Марина Неелова

Начав свою актерскую жизнь ролями несчастных, ранимых юных девушек-жертв, Марина Неелова сейчас успешно осваивает амплуа матерей-эгоисток. Бравурную светскую диву Шарлотту из «Осенней сонаты» Бергмана сменила мамочка-квочка Аманда из «Стеклянного зверинца» Теннесси Уильямса, который на сцене Театра Наций поставил молодой режиссер Туфан Имамутдинов.

Марина Неелова практически не узнаваема в роли хлопотливой домохозяйки Аманды Уингфилд – седые взбитые кудельки, украшенные кокетливой розовой ленточкой, губки, то и дело складывающиеся в жеманный бантик, сюсюкающий голосок, растягивающий слова. Ее Аманда привычно кокетничает с сыном, дочкой, невидимым собеседником по телефону. Говорит без остановки, избитыми фразами, от которых ее детей уже тошнит. В ее показной заботе так много эгоизма, а все выражения нежности столь приторны, что через пять минут начинаешь сочувствовать ее мужу, скрывшемуся в неизвестном направлении много лет назад. А еще через десять минут моя соседка по ряду повернулась к своей дочке: «Если я буду на нее похожа – немедленно мне скажи!».

Актриса-мастер находит мельчайшие нюансы переливов настроений легкомысленной дамы-птички, чья девичья забывчивость давно и плавно переросла в маразм. Не забыть сцену, где Аманда с утра подсаживается к завтракающему сыну, портит его кофе, уверяя, что горячим его пить вредно, а потом между делом рассеянно отхлебывает из его чашки глоток за глотком, продолжая поучения. Тебе начинает казаться, что ты знаешь все мелкие мыслишки, которые бродят под этой пышной прической. И ты понимаешь, что в своей жизни встречал десятки таких аманд, может быть, менее колоритных.

Но тут вдруг неожиданно меняется интонация – и на месте мучительницы-эгоистки возникает несчастная, запутавшаяся, напуганная женщина. Пусть не самая умная и не самая добрая, но ее жалко. Надо быть очень храбрым, чтобы идти сражаться с целым миром бед, имея в качестве оружия только пышное платье времен счастливого девичества да светские манеры.

Теннесси Уильямс во многих своих пьесах (и в «Стеклянном зверинце» в частности) писал о том, сколько ненависти таится в самых близких родственных связях. Туфан Имамутдинов рассказал, сколько в них таится любви и нежности. Жалость и нежность по отношению к матери святятся в глазах дочки-калеки Лоры (тонкая и изящная работа Аллы Югановой). Любовь и вина – в глазах сына Тома. Один из лучших актеров поколения тридцатилетних, Евгений Ткачук играет его мощно, укрупняя и облагораживая черты персонажа Уильямса. В его исполнении Том – юноша-поэт, современный Гамлет, запертый в обувной лавке.

Энергия буквально раздирает и тело, и душу. Он карабкается по этажам и висит на одной руке, влезает в окно и совершает акробатические кульбиты. Устав от домашних дел, он кидает в небеса стихи Джимми Моррисона. Видеопроекции, остроумно использованные сценографом Еленой Степановой, легко перебрасывают нас в мир поэтических грез Тома, которого товарищи по обувному магазину прозвали Шекспиром. Мир собирается из осколков и снова разлетается вдребезги под печальную мелодию виолончели (Дарья Ловать). Тома мучают любовь, вина и больше всего – ощущение силы, которое живет в нем и тащит куда-то вдаль, за тридевять земель.

Эту враждебную силу судьбы остро чувствует мать. Энергетические линии, связывающие Аманду и Тома, то и дело искрят. Такие похожие и такие разные, эти мать и сын обречены любить и мучить друг друга. И в конце концов возникает ослепительная догадка, что «невыносимость» мамочки – это отчасти еще и тактический прием, ее помощь сыну в нелегком деле отрыва от семьи и дома.

Пока история матери и сына, их борьба и их нежная привязанность показаны в спектакле куда убедительнее, интереснее и ярче, чем история нежной девушки, хрупкой, как ее стеклянные зверушки, и также легко разбившейся при первом же нажиме реальности. Но, возможно, уже на следующем представлении все будет по-другому.

«Стеклянный зверинец» – спектакль неровный, именно потому, что вполне живой. Он относится к числу постановок, сделанных «на вырост», и – уверена – будет набирать с каждым представлением.