Федра. Золотой колос – «не надо было нам и близко подплывать к зловещим берегам»
www.nashfilm.ru, Людмила Беширова
«-Через 20 лет не будет ни кино, ни театра - будет одно сплошное телевидение. - Кино может скоро и отомрет, но театр - это ведь особое искусство», - спорили герои всем известного фильма «Москва слезам не верит». Могли ли они подумать, что через 20 лет все эти жанры просто перемешаются, как, например, в постановке украинского режиссера Андрiя Жолдака «Федра. Золотой колос». Спектакль настолько современный, в нём так много модного сегодня экшена, что на три часа сцена Театра Наций превращается в настоящий кинотеатр.
Андрiй Жолдак, известный неординарностью своих постановок, совместно с Сергеем Коробковым, бывшим худруком Театра Наций, взяв за основу мифы Еврипида, Сенеки и Расина, написал свою собственную «Федру», действие которой разворачивается в России 30-х годов в лечебном санатории «Золотой колос». К осовремененной античной истории добавился суперзвук, сопровождающий каждое движение актеров. Это скрип и лязганье невидимых дверей, музыка - то мелодичная и лиричная, то современный электронный саунд. Правда, барабанные перепонки порой подвергаются проверке на прочность - вдруг громко включается музыка, актеры начинают кричать в микрофоны, на ор переходит Мария Миронова.
Ещё одна оригинальность постановки - это экран, висящий над сценой в будто бы поломанной картинной раме. Он служит для показа как крупных планов актеров, которые снимает человек с камерой (Армен Каирян), время от времени выходящий на сцену, так и того, что происходит вне сцены, а также улиц современной Москвы, где герои превращаются в современную молодежь, ходят в ночные клубы, развлекаются, курят травку...
Сама же сцена представляет собой что-то похожее на стройку, не сразу и поймешь, что это санаторий. Деревянные леса, разделенные между собой стеклянными перегородками, на краю сцены две запруды с самой настоящей водой - всё это и есть «Золотой колос», куда высокопоставленный советский чиновник Павлов (Владимир Большов) привозит на лечение свою жену Веру Ивановну (Мария Миронова). Она страдает раздвоеним личности и время от времени представляет себя древнегреческой царицей Федрой. Павлов даёт главврачу (Михаил Янушкевич) ровно месяц на излечение своей жены.
Но за этот месяц излечения не только не происходит, а наоборот - болезнь прогрессирует. В санатории Вера Ивановна проживает жизнь Федры на самом деле. Тут же она находит себе мальчика (Евгений Ткачук), которого считает Ипполитом - пасынком Федры в которого та влюбилась и решилась открыться, когда узнала, что муж погиб в сражении. Но Тезей возвращается и в добрых царских традициях убивает своего сына. В жолдовской интерпретации ко всем событиям добавляется история, параллельно протекающая в XX веке.
Действие спектакля идет, перескакивая из советского «Золотого колоса» в Афины и обратно. До конца так и не удается понять, то ли Вере Ивановне приснилось, что она стала Федрой, то ли вообще всё, что произошло с ней, явилось её сном. Этот выбор режиссер оставил зрителю, как и расшифровку множества своих посылов. Что поделать, таков уж современный театр - не искушенному зрителю язык Жолдака покажется явно невнятным.
Мария Миронова в роли Федры поражает. Трудно, боюсь, будет найти того, кто не поверит ей - как в образе больной Веры Ивановны с трясущимися руками, дрожащими губами, так и в образе величественной Федры, уверенной в себе, смеющейся и хохочущей. Камера, постоянно показывающая крупный план актеров, лишний раз доказывает, что глаза Мироновой не врут, независимо от того, произносит ли она стихи Расина и Сенеки или современные монологи Коробокова. Любовь героини мучает её, томит, она переживает её, припадая к стеклу и затягиваясь дымом сигареты, растворяясь в мелодичной тоскливой музыке, красиво и грациозно придерживая черную шляпу, исполняя танец страсти, то хватая в руки гитару, то повторяя два слова, объясняющих всё происходящее как с её Федрой, так и с Верой Ивановной - «Я люблю» - с шепота переходя на крик произносит Миронова. В этом вся её героиня, в этом вся их параллель - в любви, запретном чувстве, в изнемогающей страсти, которая мучает одинаково людей сейчас и тысячи лет назад.
Мужчины, мучающиеся от любви вместе с Федрой, тоже довольно убедительны. Владимир Большов - Тезей, разрывающийся между любовью к сыну и ревностью к жене, яростно расправляющийся с Ипполитом, и Павлов, нежно заботящийся о своих дочках и маниакально преследующий мальчика в санатории. Кстати, мальчик получился у молодого актера Евгения Ткачука очень трогательным. Он с детской непосредственностью раскидывает самолетики из своего чемодана, прячется от преследователя под кроватью, играет с новой пациенткой у запруд - во всём герой Ткачука неповторим, очень драматичен, особенно в общей картине происходящего.
Во всем же остальном «Федра», как уже и говорилось, напичкана модными режиссерскими изысками и современными тенденциями развития театра, что впрочем не портит общего впечатления, тем более что некоторые новшества только усиливают эффект драматичности происходящего, за что спектакль, видимо, и представлен на «Золотую маску» в четырех номинациях. Обычному же зрителю, не владеющему столь тяжелым языком Андрiя Жолдака, достаточно лишь одной фразы, неоднократно повторяющейся в спектакле - «Не надо было нам и близко подплывать к зловещим берегам». Слова, объясняющие и суть трагедии для поклонников «Федры» Жолдака, и суть впечатления для её противников.